Русский
!

Presentations

Язык как явление культуры

Бейнфест Б.Я.

канд. техн. н., писатель, публицист

Несколько замечаний о языке, в частности, о языке научных текстов

Что бы там ни говорили насчет человека, взявшего в руки палку, а человек по-настоящему стал человеком только тогда, когда он понял, что ему нужен язык, и изобрел этот язык – сначала примитивный, а потом всё больше усложнявшийся и достигший в исторические времена высочайшей степени совершенства как инструмент выражения мыслей. Язык, в принципе, есть и у животных: у дельфинов, у собак, у птиц, у рыб, у пчел. Но это средство коммуникаций для передачи, в общем-то, достаточно простых, наиболее важных для жизнедеятельности сигналов. Когда человеческий язык из набора звуков превратился в РЕЧЬ, когда звуки сгруппировались в слова, а слова – во фразы, вот тогда человек и стал постепенно тем, каков он есть сегодня.

Язык стал первоосновой того, что мы называем культурой, т.е. системой, регулирующей взаимоотношения людей между собой и с окружающим миром, которая содержит этическую и эстетическую составляющие. Это так называемая гуманитарная культура. Можно добавить сюда и материальную культуру, и тогда культурой мы назовем всю совокупность достижений человечества в духовном, общественном и производственном отношениях.

Если рассматривать культуру как одну из важнейших характеристик уровня развития исторического процесса, то стадию развития, на которой находится этот процесс, мы назовем цивилизацией.

Поскольку культура находится в состоянии непрерывной эволюции, язык, эволюционируя вместе с культурой, является движителем эволюции культуры, осуществляя связь между поколениями и преемственность культуры. Без языка каждое поколение начинало бы свое развитие сначала. Так, видимо, и было до поры, в самые древнейшие времена, пока не появился язык. Язык – носитель памяти, а память – непременное условие преемственности и эволюции.

Неотъемлемым атрибутом эволюции культуры и языка является закрепление их достижений. Подобно живому миру, язык и культура обладают не только способностью к изменчивости (что есть, собственно, условие эволюции), но содержат в себе и некое обязательное консервативное начало, основу памяти и наследственности. Стало быть, в некотором смысле можно сравнить культуру и язык, по модели поведения, с живыми организмами.

Как ни удивительно, но такое, казалось бы, эфемерное, нематериальное явление, как язык, имеет свойство обретать со временем исключительную живучесть, прочность и долговечность.

«Ржавеет золото и истлевает сталь, / Крошится мрамор; к смерти всё готово. / Всего прочнее на земле печаль / И долговечней царственное слово» (А. Ахматова).

От античной материальной культуры остались руины Колизея и Парфенона, безрукая статуя Венеры Милосской, а тексты Гомера, Эсхила, Софокла, Еврипида, Апулея, Лукиана, Ювенала живут и сегодня полноценной жизнью. То же относится к Эвклиду, Архимеду, Герону Александрийскому, Аристотелю и другим великим ученым древности.

«Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти» (М. Салтыков-Щедрин).

Чем в первую очередь гордится Россия, вспоминая о XIX и ХХ веках своей истории? Техническим прогрессом, прогрессом науки, являющимся базой технического прогресса. Научным достижениям страны нет числа. Но наряду с этим была – особенно в XIX веке – и великая литература!

Есть ли здесь какая-то связь? Безусловно. Это две грани общей культуры, о чем уже сказано, без любой из них культура не может состояться.

В отличие от литературы – нет большой и маленькой науки. Наука – это огромное ветвящееся дерево, прогресс любой науки – это обогащение наших знаний об окружающем мире и о себе. Состояшись, это обогащение остается навсегда. А вот в литературе, где нет такого поступательного прогресса, остается только большая литература. А как отличить большую литературу от маленькой? Тут окончательный вердикт выносит время. Оно и отличает. Вот что сказал по этому поводу великий остроумец Михаил Светлов. «Когда Гоголь говорит: в комнату вошел черт – я верю. А когда Алексин говорит: в класс вошла учительница – не верю».

Язык – фундамент любой культуры, но культура опирается, помимо главной формы языка – словесной – еще и на другие формы, и этих форм достаточно много. В сущности, математика – это тоже язык (об этом сказал еще Гиббс), и музыка – язык, и рисунок – язык (может быть, самый древний), и танец – язык (может быть, такой же древний), и чертеж – язык, и жест – язык, и мимика – язык, словом, разных форм языка действительно много. Мало того, и молчание – тоже язык! И существует культура молчания. И всё же слово главенствует надо всеми этими формами, превосходя их в совершенстве и точности выражения мыслей любой сложности и тонкости. В отличие от музыки, тоже могущественной формы языка, слова, если они правильно выбраны и точно поставлены на свое место, не допускают разных толкований, тогда как музыку каждый слушатель переводит на свой язык, дает ей свое толкование. Слово – феноменальная, наивысшая форма языка.

Человечество и его культура – это единый сплав, и в целом именно культура характеризует высоту развития общества. Без культуры человечество – просто большое стадо. Но не будь языка, не было бы и культуры.

Иосиф Бродский сказал: «Язык – начало начал. Если Бог для меня и существует, то это именно язык». Да, в языке заключено всё интеллектуальное богатство каждой нации, ее философия и эстетика, этика и миропонимание, язык – не просто средство коммуникаций, но и средство самопознания и самовыражения, язык – это удостоверение личности и удостоверение нации.

Гибкость и выразительные возможности языка поразительны. Язык – орудие всех видов человеческой деятельности, язык – сложнейший организм, саморегулирующийся и самоорганизующийся, саморазвивающийся и самоочищающийся. И в нем, как в любом сложном организме, есть масса неизведанного, таинственного, как в волшебной шкатулке.

У огромного числа языков, которыми владеет человечество, много общего, но много и различий. Богатство языка и его возможностей нагляднее всего можно показать на примере языка родного, в нашем случае, естественно, русского.

Каждый язык отражает национальные особенности, видение нацией себя и окружающего мира, то, что принято называть ментальностью. Известно, что в языках народов севера, например, есть много слов, обозначающих снег. Разные слова употребляются для свежевыпавшего снега, для талого или сухого снега, для глубокого снега, для падающего снега, для пороши и т.д. Такие особенности языка отражают важность предмета, обозначаемого этими словами, для жизнедеятельности народа. В русском языке масса присловий, связанных с Богом, но утративших свой сакральный смысл и ставших просто бытовыми, безликими, когда в письменной речи слово это пишется с маленькой буквы: господи; слава богу; бог с ним; боже мой!; побойтесь бога; ну, с богом; бог в помощь; как у бога за пазухой; держать бога за бороду; бог ему судья; о, боже!; ни богу свечка, ни черту кочерга; вот бог, а вот порог; видит бог; бог-то бог, а и сам не будь плох; божья коровка; забытая богом глушь; каждый божий день; заставь дурака богу молиться – он лоб расшибет; на всё воля божья; все под богом ходим; бог простит; бог дал, бог взял; как богу будет угодно; как бог даст; кто рано встает, тому бог дает; ясно, как божий день; не дай бог; дай-то боже; бог троицу любит; даст бог день, даст и пищу; божий промысел; на бога надейся, а сам не плошай; помилуй бог; человек предполагает – бог располагает; поэт божьей милостью; бог его знает; одному богу известно, ради бога, боже упаси, боже правый… Ну и так далее. Божественное богатство языка! Похоже обстоит дело со словом «душа». О чем это говорит? О том важном месте, которое занимала вера, православная культура в истории народа. Вот ведь в советский период о Боге понуждали забыть, а язык сохранил в употреблении все эти присловья.

Для человека наиболее важен родной язык, тот, что впитан с молоком матери и формирует национальную культуру. Как бы совершенно ни владел человек другим языком, но дойти в нем до таких глубин понимания и владения, как в родном языке, я думаю, он всё же не может (или может в редчайших случаях). Вот Набоков владел английским в совершенстве и писал на нем свои романы. Но феноменальный труд построчного анализа великого памятника словесности он все-таки посвятил русскоязычному «Евгению Онегину». Для того, чтобы так прокомментировать «Онегина», как это сделал Набоков, нужно знать досконально историю, бытовой уклад народа в эпоху написания романа, подробности социальной жизни и особенности его духовного склада. Не думаю, чтобы Набоков, при всем совершенстве владения английским языком, смог бы так прокомментировать Шекспира.

Бродский блестяще овладел английским и писал на нем с определенного времени все свои эссе, выступления, лекции и т.д. Но стихи он все-таки до конца жизни писал в основном на русском. Те немногие, что написаны на английском, не из лучших, либо это авторские переводы.

На международных научных конференциях доклады делаются обычно на английском языке, который давно стал языком международного общения. Стало быть, научный текст для такого случая (либо для публикации в иностранном журнале) должен быть достаточно точно переведен на другой язык. Но прежде он должен быть безупречно ясно изложен на родном языке. Степень владения своим языком важна не только для гуманитариев, но и для ученых любых специальностей. И пренебрегать этим ученым, работающим в области точных наук, никак нельзя. Между тем разрыв между гуманитарным и точным знанием (а ими «заведуют» разные полушария нашего мозга) сплошь и рядом имеет место.

Между тем, гуманитарии, как правило, позиционируют точные науки где-то за пределами культуры, сводя последнюю исключительно к гуманитарным составляющим. Отсюда некий снобизм гуманитариев по отношению к точным наукам и их представителям. Гуманитарий может забыть (если только знал), как решается квадратное или, не дай бог, кубическое уравнение, он не стесняется подчас не знать, что такое вообще уравнение. Когда высоколобый гуманитарий бравирует своим незнанием элементарных вещей из областей, которыми ведает другое полушарие, это нелепо. А ведь это распространенное явление. И оно так же печально, как элементарная словесная неграмотность математика или незнание им наизусть хотя бы одного стихотворения Пушкина, например. Недавно на телевидении один очень известный гуманитарий – не буду называть его – отвечая на вопрос: какая из четырех звезд ближе остальных к Земле? (были названы среди них Сириус и Солнце), – заявил: Сириус. Полное непонимание, как устроена наша солнечная система, или, что то же самое: непонимание, что Солнце – это тоже звезда? Я считаю это дремучим бескультурьем. Ведь мировоззрение (обратите внимание на этимологию этого слова) обязательно должно опираться и на понимание этих вещей тоже. С другой стороны, нетерпимо, когда представители точных наук не в ладах с языком, письменным или устным. Все-таки в Начале было Слово, и не может хорошо мыслить тот, кто плохо говорит или пишет.

То, что родной язык является первостепенной базой культуры, в свое время подтвердил Тургенев, для которого французский язык был тоже стопроцентно своим не только благодаря его дворянскому происхождению, но и благодаря длительному, многолетнему проживанию во Франции. Но разве не он сказал свои знаменитые слова именно о русском языке, с которым он мог при желании поставить рядом и тот самый, французский?

«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?»

Последняя тургеневская фраза как будто написана сегодня.

Вот ведь, не сказал же: «Ты один мне поддержка и опора, о великий французский язык!». Хотя кто будет спорить, разве язык Рабле, Монтеня, Вольтера, Мольера, Бальзака, Флобера, Стендаля, Гюго, Мопассана, Моруа не велик?

Между прочим, еще до Тургенева прозвучало: «Правдив и свободен их вещий язык». Это из «Песни о вещем Олеге». Можем ли мы уверенно повторить это о сегодняшнем языке? Впрочем, язык ни в чем не виноват, известно мнение С. Довлатова: «Язык не может быть плохим или хорошим... Ведь язык – это только зеркало. То самое зеркало, на которое глупо пенять».

Всё так, однако же, очень известны и проницательные, точные слова М. Ломоносова о русском языке, сочетающем в себе «великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков».

А вот слова тонкого стилиста Г. Паустовского: «Нет таких звуков, красок, образов и мыслей – сложных и простых, – для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения».

Высокие оценки. И Ломоносов, и Паустовский говорят о родном языке, а понимание родного языка, тем более писателями, не может не быть не просто сочувственным, а полным восхищения.

Но язык, даже родной, как тончайший инструмент, настолько глубок и обширен, что никогда не может быть освоен в совершенстве. Как сказал Н. Гоголь: «В каждом слове бездна пространства, каждое слово необъятно». Сальвадор Дали: «Не бойся совершенства, ты его никогда не достигнешь». Могут сказать, конечно: а Пушкин? А Тургенев? А Чехов? Но взгляните на черновики Пушкина: каким же адским трудом достигается совершенство!

В словаре Даля около 200 тыс. слов. Если считать все слова, перечисленные в гнездах, их в разы больше. Да, слова стареют, умирают, наверняка в активном обороте и сегодня, и тогда было гораздо меньше. Куда подевались барышня, сударь, чадо, имение, купчая, дворня, кои и многие другие? Но с другой стороны, словарь постоянно обогащается новыми словами, в том числе, заимствованными из иностранных языков, и в этом нет ничего плохого, если только в употреблении их соблюдаются вкус и мера.

Дворянская литературная элита пользовалась языком филигранно, отточено, изысканно, ведь язык – не просто набор слов, это и их сочетание. В наше время исчезли выражения «милостивый государь», «покорнейше прошу», «эй, любезный!», «не извольте беспокоиться», «остаюсь преданный вам», «честь имею», «при сем препровождаю», «не угодно ли откушать?», «сделайте милость», «гони, братец, к цыганам!», «желаю здравствовать», «примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении», «Ваш покорный слуга» и тому подобные, хотя входящие в них слова живы. Да, во времена Пушкина языком пользовались (избранные, конечно) более умело и красиво, но ведь это вопрос культуры речи, а не словарного запаса. Умели эти люди и черпать, при необходимости, из сокровищницы народного лексикона. Один Крылов чего стоит! В результате, литературный язык замечательно обогащался. Похоже, культура речи среди определенных слоев дворянства была первым признаком хорошего тона, неотъемлемой частью этикета, общей культуры.

Сегодня с культурой речи у нас дело плохо – тут и спорить не о чем. Но это уже проблема не языка, а его носителей, пользователей. Язык велик на все времена!

Итак, пафос этого выступления в том, что научное сообщество должно с большим вниманием относиться к владению языком, которым, собственно, и формулируются результаты научных исследований. Иными словами, ученый, даже в области точных наук, должен обладать достаточно высокой гуманитарной культурой. Ведь плохое изложение, плохой язык – это и свидетельство недостаточно ясного мышления, а это уже в науке недопустимо, это не только снижает уровень формулировки результатов научного исследования, это снижает и уровень самих результатов, понимания их сути и значимости.

Известна история, когда на заявлении одного студента «о приеме в аспЕрантуру» ректор, академик Александров начертал легендарную резолюцию: «Атказать!».

В 1959 году, когда Борис Слуцкий написал свое знаменитое стихотворение о физиках и лириках, английский писатель Чарльз Сноу прочитал в Кембридже очень интересную лекцию, озаглавленную «Две культуры и научная революция», в которой он тоже сказал о разрыве между учёными и интеллектуалами-литераторами. Сноу эта проблема – сосуществования двух культур и их взаимопонимания – волновала еще и по той причине, что он был не только крупным писателем, но и физиком, доктором наук. В истории есть блестящие примеры людей, достигших высот в разных областях, за которые ответственны оба полушария. Величайший из таких примеров – Леонардо да Винчи, гениальный живописец (а искусство, в т.ч., живопись – тоже часть гуманитарного поля и требует для своего возделывания гуманитарного мышления), и вместе с тем выдающийся ученый и инженер, далеко опередивший свое время. Еще пример: гений литературы и одновременно выдающийся естествоиспытатель Гете. Великий Паскаль, оставивший помимо богатейшего научного наследия еще и замечательное литературное. Тот же упомянутый Чарльз Сноу. Превосходно игравший на скрипке Эйнштейн, утверждавший, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс. В России такие примеры тоже есть. Первый из них, конечно, Ломоносов: ученый мирового уровня и один из зачинателей русской поэзии. Бородин – химик и выдающийся композитор. И в наше время есть, кого вспомнить. Великий писатель Александр Исаевич Солженицын, как известно, преподавал физику и математику. Доктор наук и одновременно видный поэт Александр Городницкий. Инженер и знаменитый писатель Даниил Гранин. Физик и известный композитор, исполнитель песен Сергей Никитин, кстати, бывший пущинец. Академик, литератор, философ, публицист Борис Раушенбах. Автор многотомного учебника по высшей математике академик Владимир Смирнов, выбиравший в юности между консерваторией и университетом. Ученый-биолог и бард Дмитрий Сухарев. Вспомним и Андрея Вознесенского – архитектора по образованию и выдающегося поэта.

А сколько врачей по образованию стали выдающимися писателями! За рубежом Моэм, а у нас Чехов, Вересаев, Булгаков, Горин, Аксенов, Арканов…

Да что далеко ходить! В Пущине живет и работает крупный ученый Симон Эльевич Шноль, автор свыше 200 научных работ и блестящий историк науки, популяризатор и лектор, автор книги: «Герои, злодеи и конформисты российской науки».

В Пущине живет и работает член-корреспондент РАН Генрих Романович Иваницкий, директор института теоретической и экспериментальной биологии, автор, помимо научных трудов, многих книг чисто литературного плана: «Кто убил профессора Белоярцева?», «Круговорот: общество и наука», «Мир глазами биофизика», «Убегающее время» и др.

В Пущине живет и работает Николай Лазаревич Векшин, ученый, написавший, помимо монографий и массы статей по профессии, много книг просто для души: там и афоризмы, и стихи, и рассказы. Одним из его научных достижений было создание колбасы, которая не имеет консервантов, но очень длительно хранится. Человек остроумный, он, смеясь, рассказывал мне: когда его однажды спросили, чем он сейчас занимается, он сказал: «Докторскую делаю». «Так ты же давно доктор!» «Да не диссертацию – колбасу!».

Доктор биологических наук Вадим Иванович Брусков пишет незаурядные стихи, участвует в работе городского литобъединения.

Автор этого очерка – кандидат технических наук, ставший ныне публицистом, выступающий в Доме ученых с лекциями о литературе.

Жил в Пущине, увы, рано ушедший доктор ф.-м. наук Борис Наумович Гольдштейн, очень известный и как выдающийся палиндромист. Своеобразное искусство палиндрома – это в чистом виде языковое искусство. А у него были целые поэмы, написанные палиндромными строками.

А совсем недавно ушедший физик и математик Олег Алексеевич Морнев был и блестящим гуманитарием, знатоком поэзии и литературы вообще.

В Израиле живет Хаим Соколин, доктор геолого-минералогических наук, специалист мирового класса по поискам нефти, изобретатель прямого (без буровых скважин) метода поиска нефти. Его роман «И сотворил Бог нефть» – нечто грандиозное. Прелестны его рассказы, великолепна публицистика. Словом, это и блестящий ученый, и блестящий литератор.

Другой мой друг Юрий Солодкин, профессор физики, живущий ныне в Нью-Йорке, переложил в стихотворную форму «Ветхий Завет» Библии.

И все же такие примеры сравнительно редки. Они скорее исключение, чем правило. А правило таково, что у 99% людей жизненную доминанту диктует одно из полушарий. Так естественно возникает некое разъединение «физиков» и «лириков», их несовпадение, непонимание, о котором речь шла выше. Возникают как бы две автономные субкультуры, и вопрос их взаимопонимания становится вопросом общественной значимости.

Вот что, в частности, сказал Ч. Сноу в упомянутой лекции:

«Мне кажется, что духовный мир западной интеллигенции все явственнее поляризуется, все явственнее раскалывается на две противоположные части. На одном полюсе – художественная интеллигенция, которая случайно, пользуясь тем, что никто этого вовремя не заметил, стала называть себя просто интеллигенцией, как будто никакой другой интеллигенции вообще не существует. Вспоминаю, как однажды в тридцатые годы Харди с удивлением сказал мне: "Вы заметили, как теперь стали употреблять слова "интеллигентные люди"? Их значение так изменилось, что Резерфорд, Эддингтон, Дирак и я – все мы уже, кажется, не подходим под это новое определение! Мне это представляется довольно странным, а вам?"

…Я отношусь к тем, кто убежден, что, по существу, эти стороны жизни нераздельны.

…Сравните слова поэта Элиота, менее всего похожие на научное пророчество: "Последние звуки, которые услышит мир перед своим концом, будут не грохотом, а стоном". Сравните их со знаменитой остротой Резерфорда. "Счастливец Резерфорд, всегда вы на волне!" – сказали ему однажды. "Это правда, – ответил он, – но разве не я создаю волны?"

Вот что еще сказал Ч. Сноу:

«Ничто не оказывает особенно серьезного влияния на общий строй мышления ученых и на их поведение. По характеру работы и по общему складу духовной жизни они гораздо ближе друг к другу, чем к другим интеллигентам, придерживающимся тех же религиозных и политических взглядов или вышедшим из той же среды. Если бы я рискнул перейти на стенографический стиль, я сказал бы, что всех их объединяет будущее, которое они несут в своей крови. Даже не думая о будущем, они одинаково чувствуют перед ним свою ответственность. Это и есть то, что называется общей культурой.

На другом полюсе отношение к жизни гораздо более разнообразно. Совершенно очевидно, что, если кто-нибудь захочет совершить путешествие в мир интеллигенции, проделав путь от физиков к писателям, он встретит множество различных мнений и чувств. Но я думаю, что полюс абсолютного непонимания науки не может не влиять на всю сферу своего притяжения. Абсолютное непонимание, распространенное гораздо шире, чем мы думаем – в силу привычки мы просто этого не замечаем, – придает привкус ненаучности всей "традиционной" культуре, и часто – чаще, чем мы предполагаем, – эта ненаучность едва не переходит на грань антинаучности».

Да, в интеллектуальной жизни человечества в течение последних полутора веков развились две разных субкультуры – культура естествоиспытателей и культура гуманитариев – почти независимые друг от друга. В Древней Греции (и в Древнем Риме отчасти) науки и искусства воспринимались как целое. Потом наступила дифференциация знаний, а через много веков – снова интеграция знания и творчества. Олицетворение этого Возрождения духа древней Эллады – Леонардо да Винчи, который вновь соединил в одной личности все мыслимые проявления человеческого интеллекта. Леонардо – символ величия человека на все времена.

Восемнадцатый, девятнадцатый и три четверти двадцатого века снова привели к узкой дифференциации профессионалов, к господству конкретики. Но можно полагать, что ХХI век станет веком интеграции знаний и триумфа междисциплинарных наук. Между математиками и языковедами, казалось бы, целая пропасть, однако, уже есть математическая лингвистика и статистическое литературоведение. Глобальная телекоммуникация, ставшая знамением конца двадцатого века, в корне изменила возможности общечеловеческой интеграции и взаимного влияния. Необходим такой подход к образованию, который дает общее понимание науки в целом, включая науки о человеке – в едином контексте. Необходимо понимать единство Природы во всех ее проявлениях и вероятностный характер осуществления ее законов – и в физике и в искусстве.

Есть еще одна особенность ситуации. Тщеславие и снобизм гуманитариев по отношению к точным наукам, их чувство превосходства выросли, вероятно. из библейского «В Начале было Слово». Но интересно, что обратного снобизма не наблюдается, ситуация в этом смысле асимметрична. Примеры людей, одинаково успешных в обеих сферах, как правило, относятся к тем, кто изначально специализировался все же в точных науках и лишь впоследствии обратил свое внимание на гуманитарные сферы. Те же Паскаль, Ломоносов, Солженицын, Городницкий, Гранин, Сухарев, Раушенбах, Соколин, Солодкин, Сноу и другие... Видимо, дело тут еще и в том, что гуманитарная культура более доступна восприятию и пониманию, в ней нет даже такого понятия, как популяризация (вспомним великолепные книги о физике и математике Я. Перельмана, на которых выросли поколения), и математику или инженеру проще ее освоить, нежели поэту вникнуть в суть и смысл точных наук и – что совсем уж маловероятно – ощутить их красоту! Наука так усложнилась, что даже "внутри" естественных наук уже нет порой взаимопонимания. Между физиками, химиками и биологами, например, есть свои границы понимания, хотя уже давно существуют успешные смежные науки (биофизика, физикохимия, молекулярная биология). Даже математики разных узких специализаций часто не понимают друг друга. Но биологов и физиков, и вообще ученых, объединяет общее отношение к миру, общая философия; у них одинаковый стиль и нормы поведения, аналогичные подходы к проблемам и близкие исходные позиции. Эта общность удивительно широка и глубока. Она живет наперекор всем другим внутренним расхождениям: религиозным, политическим, классовым.

Так что же говорить о том, что гуманитарии не чувствуют себя своими в этом поле!

Да, Эйнштейн говорил о том, как много дал ему Достоевский. Но трудно себе представить, чтобы Достоевский сказал, как много дал ему Гаусс.

Гуманитарные занятия очень расширяют общий кругозор. С другой стороны, ничто так не учит нас логическому мышлению, как науки точные. А есть еще философия, в которой каждый – будь он ученым или писателем – неотвратимо формулирует и итожит свои представления о фундаментальных основах бытия. Философия – это путь к пониманию жизни и своего места в ней, она должна сопровождать человека всю жизнь. Самые выдающиеся философы – интеллектуальный цвет человечества! Пушкин сказал: «Следовать за мыслями умного человека есть наука самая занимательная». Пушкин знал, что говорил, его гуманитарное полушарие было поцеловано Богом.

Резюме: любой ученый в любой сфере науки, для полной успешности своих исследований должен уделять внимание совершенствованию владения языком, гуманитарным мышлением, это залог успешности собственно научного мышления. Общение с художественной литературой – один из эффективных путей такого совершенствования.

    © 2004 Designed by Lyceum of Informational Technologies №1533